15 июня 2019
4591
У вас когда-нибудь был клиент, который сопротивляется взаимодействию в определенные моменты ваших сессий? В целом этот клиент может быть вовлечен в терапевтический альянс, хорошо относиться к совместной работе и терапии вообще, продвигаться на пути к целям терапевтической работы. Однако определенные темы не могут обсуждаться в формате диалога. Клиент рассказывает историю, которую вы много раз слышали в тех или иных формулировках и с разной интонацией – иногда с волнением и обрывисто, иногда неэмоционально и подавленно. В любом случае участие терапевта блокируется. Под блокировкой (сопротивлением) я имею в виду не обсуждение или несогласие, которые являются формой взаимодействия. Сопротивление имеет форму монолога или эксклюзии (под exclusion имеется в виду зона отчуждения - то есть, те темы, которые клиент не хочет обсуждать, и терапевт не может туда проникнуть) также оно характеризуется повторениями и ровностью интонации. Это «запрещенная зона» для терапевта, знак «стоп» от клиента. Может показаться, что клиент ищет восхищения и одобрения.
Несмотря на очевидное нежелание клиента идти на диалог с терапевтом, он/она возвращается в этот тупик, поскольку эта зона эксклюзии является сутью запроса клиента, его мотивацией проходить терапию и, парадоксальным образом, его/ее стремлением изменить ситуацию. Эта потребность формирует поле взаимодействия, даже если клиент это не осознает.
Нарциссический тупик характеризуется не только эксклюзией (внешнего поля, включающего терапевтический диалог), но, как и для героя мифа, который дал этому феномену имя, для него типична сильная «очарованность» идеалом или образом. Такая «идеализированная защита» возникает в случае конфликта между тем, что клиент считает, что он хочет или имеет (идея вещи) и тем, в чем он действительно нуждается (но не вполне осознает это).
Нарциссическая идеализация/нарциссический тупик часто встречаются в романтических отношениях, отношениях с родителями и сиблингами и иногда в отношениях с терапевтом. Идеализация у клиента возникает сначала в связи с восхищением терапевтом (я , например, часто хвалю работу и достижения моих клиентов), после этого клиент превозносит терапевта, отдавая должное скорее терапевтическому методу (а не выражая благодарность собственно терапевту) и дает терапевту возможность почувствовать свою компетентность (возможно, в тот момент, когда эта наименее оправдано). В случае нарциссического тупика клиенты скорее всего обесценивают терапевтическую работу, если она не отражает или не относится к их поглощенности идеалом.
Анализ цикла контакта как волны помогает нам увидеть череду взлетов и падений, которую испытывают многие клиенты во время «защитной» идеализации, типичной для нарциссического тупика. Хотя клиент демонстрирует чувства, мотивацию и способность к действиям, во время нарциссического тупика контакта не происходит. Например, когда клиент находится в нарциссическом тупике в интимных отношениях, он может установить контакт с партнером только если партнер соответствует идеальной проекции. Другими словами, клиент взаимодействует не с реальным человеком, а с идеалом. Со временем контакт разрушается, и клиент перестает испытывать удовлетворение. Сказки о любви повторяются, но уже без удовольствия: то, что происходит здесь и сейчас, когда клиент воспроизводит идеализацию, иногда напоминает воодушевление, но тем не менее является закамуфлированной пустотой – неопределенной, некомфортной тревогой, провоцирующей страх и стыд. В таком состоянии приглашение на контакт, как бы деликатным оно ни было, воспринимается как интервенция. Следовательно, необходимо оценить уровень самоподдержки у клиента и соответствующим образом планировать контакт, или привлечь внимание клиента к самой сильной фигуре. По моему опыту, это возможно, только если терапевтический альянс уже крепок.
Иногда эта работа требует смелости от терапевта. Необходимо понимать, что «защитная» идеализация очень эффективна и была (неосознанно) построена клиентом как форма самоподдержки. Через какое-то время клиент может начать замечать свои паттерны идеализации и с иронией говорить о «той идеальной девушке» или «моем перфекционизме», но изначально клиент держится за эти паттерны и готов за них бороться. Обычно эти клиенты очень умны и внимательны и могут ударить по больному месту терапевта и его собственному нарциссизму.
Случай Сары
Сара обратилась ко мне, потому что была в депрессии. В свои 30 с небольшим лет она была не удовлетворена своей работой и отношениями с семьей (хотя она называла ее «замечательной») и друзьями (которые заводили собственные семьи и детей) и не способна установить комфортные отношения с партнером. Сара не смотрела мне в глаза, сидела ссутулившись и всем своим видом демонстрировала чувство стыда и закрытость. Но терапия шла хорошо. Сара охотно шла на эксперименты и через несколько месяцев мне и ей удалось установить терапевтический контакт. Она была готова взять на себя ответственность за свою неспособность заканчивать дела и через несколько месяцев успешно поменяла работу. После этого она открыла в себе новые увлечения и поступила в магистратуру, в которой успешно учится и сейчас. Ее отношения с друзьями улучшились, она научилась признавать свое отличие от них, частично за счет своей новой работы и учебы, частично благодаря работе с ее «защитной» установкой «не хочу иметь детей». Эти сдвиги произошли в контексте нашего терапевтического контакта, и Сара всегда была открыта к обратной связи относительно ее стиля общения. Однако, было две области, которые приносили Саре страдания и которые было сложно сделать объектом терапевтической работы. Во-первых, это была история ее неудачных отношений (Сара это осознавала, и часто жаловалась по этому поводу), и во-вторых, ее родительская семья, которая была для нее источником стыда, хотя описывалась ей как «идеальная». Сара идеализировала семейный сценарий. Для нее ее семья была «любящей», стабильной и щедрой. Хотя на еженедельных ужинах, на которых собирались ее родители, братья и сестры со своими супругами и растущей армией детей, Сара чувствовала себя не в своей тарелке: ей казалось, что ее осуждают, хотя ни одного обидного слова или критики никогда не звучало. Мои вопросы о ее родителях или братьях и сестрах были для Сары хуже испанской инквизиции. Мое любопытство относительно ее чувств на этих ужинах встречалось всеми теми симптомами нарциссического тупика, которые я сейчас описала. Сара больше не шла на контакт, становилась зажатой и сопротивлялась любой интервенции. На мой вопрос, что происходит, она отворачивалась, уводила взгляд и говорила: «Я не знаю, это глупо, можем мы поговорить о чем-нибудь еще?» (уклонение) или «Я не понимаю, почему мы до сих пор об этом говорим, это ерунда, у многих людей есть проблемы посерьезней этой» (минимизация).
Характеристика, которую Сара давала своей семье, вызывала у меня подозрения. Ее семья была «идеальной», она их «подвела», знакомый троп для этиологии депрессии. В то время как Сара свободно говорила об угрызениях совести за то, что она подвела друзей или не выполнила задания по работе, попытка обратиться к ее «провалу» в семье вызывала в ней враждебность. В ее самоуничижении было что-то неубедительное. Я подозревала, что Сара злится на свою семью, но скрывает это под безучастной уступчивостью. Это то, что теоретики нарциссизма называют “false self”, ложное Я, но я предпочитаю термин «творческое приспособление», потому что он позволяет нам понять относительную адаптивность «защитных» идеализаций, оценить усилия клиента, которые он приложил, чтобы защититься и спрятаться от травмы и интегрировать это «приспособление» в свою жизнь взрослого человека.
Сара родилась сразу после ребенка, который умер в младенчестве, свою мать она описывает как «в лучшем случае тревожную». Через 16 месяцев после Сары родилась ее цветущая сестра, которая продолжает радовать родителей своими поступками, детьми и хорошим характером. Эти факты Сара признала с неохотой, она обожает свою сестру и с сопротивлением встретила мои попытки обратить ее внимание на то, что она, возможно, испытывает к сестре ревность. На протяжении многих сессий Сара была ко мне враждебна за то, что я спровоцировала ее гнев по отношению к матери за равнодушие к ней в детстве. Иногда Сара просто сидела в грустном принятии своей утраты, а потом опять переключалась на отрицание, оправдывая мать за ее (понятную) тревожность и невозможность установить связь с Сарой на уровне «идеального материнства». Эти перепады были непредсказуемыми, и иногда я не могла удержать Сару в контакте с ее чувствами. Наша ранняя работа с контактным циклом (контакт-удовлетворение-завершение) и дыханием помогла Саре понять, что ее «творческое приспособление» помогло ей выжить в детстве. Многие дети превращают свою семью в «достаточно хорошую», но Сара пошла еще дальше, установив свою семью на пьедестал «идеальности», перед которым она могла извиняться за себя, при этом испытывая гнев за то, что они игнорировали ее нужды. Работа по превращению себя в приоритет парадоксальным образом является самой тяжелой в случае с «защитными» идеализациями, потому что клиент часто не осознает те потребности, которые лежат в основе идеализации.
С тех пор, как Сара перестала претворяться счастливой, она перешла в другую крайность и стала резко откровенной с членами своей семьи, что вызвало их враждебность. В нашей работе Сара научилась узнавать свои потребности и смягчать свою «нуждаемость» и немоту. Процесс контакта (контакт-удовлетворение-завершение) привел к тому, что она стала получать удовольствие от разных чувств и понимать их более глубоко.
Сара стала больше рисковать в интимных отношениях, но часто она отдавала приоритет своей целеустремленной и амбициозной части, а не уязвимой и сложной. После разрыва со своим обесценивающим партнером, она начала новые отношения «взаимного обожания», и была полностью раздавлена, когда она поделилась своей тревогой и чувством неуверенности со своим новым бойфрендом, а он ответил ей, что ей нужно держать такое при себе. Это было напоминание, как тяжело разбить устоявшийся паттерн отношений.
Иногда я нахожу полезным завести клиента в другую область их жизни (ту, которая не требует терапевтической работы, в которой «все хорошо»). Но даже в этом случае нахождение в удовлетворении кажется «странным» и может провоцировать саботаж. Например, когда я попросила Сару рассказать о своем удовлетворении относительно ее «хорошей работы» (перед процессом аттестации на работе, где она предчувствовала похвалу), ей стало некомфортно, и она заплакала. Когда я спросила о причине ее слез, она вернулась к нарциссической травме – отвергнувшему ее идеализированному экс-партнеру. Кажется, что разрешенное себе удовлетворение некомфортно для Сары, ей хочется перейти в более знакомую зону, где она «недостаточно хороша». Тем не менее, Сара учит меня внимательно относиться к таким слезам. Это не слезы повторной травмы, а осознание потери, которую ей принесли ее идеализированные отношения.
Заключение
Деконструкция нарциссической защиты клиента – это часто необходимый шаг в работе с теми запросами, с которыми он пришел в психотерапию, но этот процесс может требовать чрезвычайного терпения от терапевта и желания продолжать, несмотря на сопротивление клиента и его нежелание включаться в работу. Нарциссический тупик – это «запрещенная зона», в которую терапевту необходимо войти, чтобы клиент продолжал расти. Установление полного цикла контакта, особенно празднование удовлетворения, позволяет клиенту чувствовать себя в меньшей изоляции и меньше испытывать стыд, что уменьшает склонность использовать идеализацию как защиту от повторяющихся травм. Замыкание и пребывание в молчании - также важная стадия в выражении печали. Скорбь – это часть работы на пути к отказу от нарциссических защит. Отпускание идеалов и осознание сложности и обыденности – это долгий путь. Некоторые его проходят. Многие клиенты, которые помогли мне написать эту статью, сейчас находятся в счастливых отношениях, другие все еще в пути.
Автор: Мадлен Фогарти
Перевод - Психологическая Студия Полины Гавердовской
Источник: http://www.madeleinefogarty.com/narc
